Кому случалось из Болховского уезда перебираться в Жиздринский, того, вероятно, поражала резкая разница между породой людей в Орловской губернии и калужской породой.

Enhver, der er gået fra Bolkhov-distriktet til Zhydryn, ville sandsynligvis have været slået af den markante forskel mellem befolkningen i Orlov-guvernementet og befolkningen i Kaluga-guvernementet.

Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, лицом чист и бел, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах.

En Orlov-bonde er ikke særlig høj, har en krum rygrad, er sur og kigger ned i jorden. Han bor i beskidte fyrrehytter, arbejder på gården, driver ikke handel, spiser dårligt og bærer klodser. En Kaluga-forpagtningsbonde bor i rummelige fyrrehytter, er høj, kigger modigt og muntert, har et rent og hvidt ansigt, sælger smør og tjære og går i støvler i weekenderne.

Орловская деревня (мы говорим о восточной части Орловской губернии) обыкновенно расположена среди распаханных полей, близ оврага, кое-как превращенного в грязный пруд.

En Orlov-landsby (vi taler om den østlige del af Orlov-guvernementet) er normalt beliggende midt i opdyrkede marker, tæt på en kløft, der på en eller anden måde er blevet omdannet til en snasket dam.

Кроме немногих ракит, всегда готовых к услугам, да двух-трех тощих берез, деревца на версту кругом не увидишь; изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой...

Bortset fra et par pilgrækker, der altid er klar til at hjælpe, og to-tre magre birkeplanter, kan man ikke se nogen træer i en radius på en kilometer; hytterne er tæt på hinanden, og tagene er fyldt med råddent halm...

Калужская деревня, напротив, большею частью окружена лесом; избы стоят вольней и прямей, крыты тесом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вывалился наружу, не зовет в гости всякую прохожую свинью...

En Kaluga-landsby er derimod ofte omringet af skov; hytterne står friere og mere lige, er dækket med brædder; portene er låst tæt, og hegnet i baghaven er ikke rodet og falder ikke ud, hvilket ikke inviterer enhver forbipasserende gris til at besøge dem...

И для охотника в Калужской губернии лучше.

Og for en jæger er det bedre i Kaluga-guvernementet.

В Орловской губернии последние леса и площадя * исчезнут лет через пять, а болот и в помине нет; в Калужской,

I Orlov-guvernementet vil de sidste skove og sumpere forsvinde om fem år, og der er slet ingen moser; i Kaluga er der heller ikke nogen moser.

напротив, засеки тянутся на сотни, болота на десятки верст, и не перевелась еще благородная птица тетерев, водится добродушный дупель, и хлопотунья куропатка своим порывистым взлетом веселит и пугает стрелка и собаку.

I stedet strækker skovene sig i hundreder af kilometer, og sumpene strækker sig i titler af kilometer, og den noble fugl tetrev er stadig at finde, og den venlige dupele fugl giver jægeren og hunden glæde og frygt med sit pludselige opstigning.

В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошелся я в поле и познакомился с одним калужским мелким помещиком, Полутыкиным, страстным охотником и, следовательно, отличным человеком.

Da jeg som jæger besøgte Zhydryn-distriktet, mødtes jeg i marken med en lille Kaluga-godsejer, Polutykin, en passioneret jæger og derfor en god mand.

Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада;

Han havde dog nogle svagheder: Han friede f.eks. til alle de rige brude i guvernementet og fik afslag både på hånden og i hjemmet. Med et knust hjerte betroede han sin sorg til alle venner og bekendte, mens han fortsatte med at sende sure pærer og andre råvarer fra sin have til forældrene til de afslåede brude som gaver.

любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил;

Han elskede at fortælle den samme vittighed igen og igen, som på trods af Mr. Polutykins respekt for hans værdighed aldrig fik nogen til at grine.

хвалил сочинения Акима Нахимова и повесть «Пинну»; заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однако говорил одначе и завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.

Han roste Akim Nachimovs værker og novellen "Pinnu". Han stammede; kaldte sin hund Astronom; brugte "enche" i stedet for "og"; og introducerede fransk køkken i sit hjem, hvis hemmelighed ifølge hans kok var at ændre den naturlige smag af enhver ret fuldstændigt: kød smagte som fisk, fisk smagte som svampe, pasta smagte som krudt; men ingen gulerod kom i suppen uden først at have taget form som en rombe eller en trapez.

Но, за исключением этих немногих и незначительных недостатков, г-н Полутыкин был, как уже сказано, отличный человек.

Men bortset fra disse få og ubetydelige fejl var Mr. Polutykin, som allerede nævnt, en god mand.

В первый же день моего знакомства с г. Полутыкиным он пригласил меня на ночь к себе.

Allerede den første dag jeg mødte Mr. Polutykin, inviterede han mig til at overnatte hos ham.

— До меня верст пять будет, — прибавил он, — пешком идти далеко; зайдемте сперва к Хорю. (Читатель позволит мне не передавать его заиканья.)

- Der er fem kilometer til mig, - tilføjede han. - Det er langt at gå til fods. Lad os først gå til Khory. (Læseren vil tillade mig ikke at gengive hans stammen.)

— А кто такой Хорь?

- Og hvem er Khory?

— А мой мужик... Он отсюда близехонько.

- Min bonde... Han bor ikke ret langt herfra.

Мы отправились к нему.

Vi tog hen til ham.

Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне, возвышалась одинокая усадьба Хоря.

I midten af skoven, på en ryddet og opdyrket lysning, rejste Khorys ensomme gård sig.

Она состояла из нескольких сосновых срубов, соединенных заборами; перед главной избой тянулся навес, подпертый тоненькими столбиками.

Den bestod af flere fyrretræshytter, forbundet med hegne; foran den største hytte strakte sig en liseplads, understøttet af tynde pæle.

Мы вошли.

Vi gik ind.

Нас встретил молодой парень, лет двадцати, высокий и красивый.

Vi blev mødt af en ung fyr på omkring tyve år, høj og smuk.

— А, Федя! Дома Хорь? — спросил его г-н Полутыкин.

- Åh, Fedya! Er Khory hjemme? - spurgte hr. Polutykin ham.

— Нет, Хорь в город уехал, — отвечал парень, улыбаясь и показывая ряд белых, как снег, зубов. — Тележку заложить прикажете?

- Nej, Khory er taget til byen, - svarede fyren og smilede og viste en række hvide tænder som sneen. - Skal jeg tage vognen?

— Да, брат, тележку. Да принеси нам квасу.

- Ja, bror, vognen. Og bring os også noget kvass.

Мы вошли в избу.

Vi gik ind i hytten.

Ни одна суздальская картина не залепляла чистых бревенчатых стен; в углу, перед тяжелым образом в серебряном окладе, теплилась лампадка; липовый стол недавно был выскоблен и вымыт; между бревнами и по косякам окон не скиталось резвых прусаков, не скрывалось задумчивых тараканов.

Ikke en eneste Suzdal-maleri prydede de rene trævægge; i hjørnet, foran et tungt billede i en sølvramme, glødede en lampe; et lindetræsbord var for nylig blevet skrabet og vasket; der var ingen livlige biller, der kravlede mellem bjælkerne og vinduesrammerne, og ingen eftertænksomme kakerlakker gemte sig der.

Молодой парень скоро появился с большой белой кружкой, наполненной хорошим квасом, с огромным ломтем пшеничного хлеба и с дюжиной соленых огурцов в деревянной миске.

Den unge fyr kom snart med en stor hvid kop fyldt med god kvass, et stort stykke hvedebrød og et dusin saltede agurker i en træskål.

Он поставил все эти припасы на стол, прислонился к двери и начал с улыбкой на нас поглядывать.

Han satte alle disse forsyninger på bordet, støttede sig op ad døren og begyndte at smile til os.

Не успели мы доесть нашей закуски, как уже телега застучала перед крыльцом.

Vi nåede ikke engang at spise vores snack færdig, før vognen allerede klakkede foran verandaen.

Мы вышли.

Vi gik ud.

Мальчик лет пятнадцати, кудрявый и краснощекий, сидел кучером и с трудом удерживал сытого пегого жеребца.

En dreng på omkring femten år, krøllet og rød i kinderne, sad som kusk og kæmpede med at holde den fede, brogede hingst i tømme.

Кругом телеги стояло человек шесть молодых великанов, очень похожих друг на друга и на Федю.

Der stod seks unge giganter omkring vognen, der lignede hinanden og Fjodor meget.

«Всё дети Хоря!» —

"Det er alle Horjas børn!" -

заметил Полутыкин.

bemærkede Polutykin.

«Всё Хорьки, — подхватил Федя, который вышел вслед за нами на крыльцо, — да еще не все: Потап в лесу, а Сидор уехал со старым Хорем в город...

"Det er alle Horjas -" - sagde Fjodor, der kom ud på verandaen sammen med os - "men ikke alle: Potap er i skoven, og Sidor er taget til byen med den gamle Horj..."

Смотри же, Вася, — продолжал он, обращаясь к кучеру, — духом сомчи: барина везешь. Только на толчках-то, смотри, потише: и телегу-то попортишь, да и барское черево обеспокоишь!»

"Se nu, Vasja," - fortsatte han og talte til kusken - "kør med stil: du kører for herren. Men tag det roligt i de stejle sektioner: du ødelægger både vognen og herrens mave!"

Остальные Хорьки усмехнулись от выходки Феди.

De andre Horjas grinede af Fjodors spøg.

«Подсадить Астронома!» —

"Sæt Astronomen på!" -

торжественно воскликнул г-н Полутыкин.

udbrød Hr. Polutykin højtideligt.

Федя, не без удовольствия, поднял на воздух принужденно улыбавшуюся собаку и положил ее на дно телеги.

Fjodor tog hunden, der smilede tvunget, op i luften og lagde hende i bunden af vognen med en vis fornøjelse.

Вася дал вожжи лошади.

Vasja tog tøjlerne.

Мы покатили.

Vi satte os i gang.

«А вот это моя контора, — сказал мне вдруг г-н Полутыкин, указывая на небольшой низенький домик, — хотите зайти?» —

"Og det her er mit kontor," - sagde Hr. Polutykin pludselig til mig og pegede på et lille lavt hus - "vil du med ind?" -

«Извольте». —

"Bestemt." -

«Она теперь упразднена, — заметил он, слезая, — а всё посмотреть стоит».

"Det er nu nedlagt," - bemærkede han, da han steg ned - "men det er værd at se."

Контора состояла из двух пустых комнат.

Kontoret bestod af to tomme rum.

Сторож, кривой старик, прибежал с задворья.

En gammel, skæv vagt løb hen fra gården.

«Здравствуй, Миняич, — проговорил г-н Полутыкин, — а где же вода?»

"Hej, Minyaich," - sagde Hr. Polutykin - "hvor er vandet?"

Кривой старик исчез и тотчас вернулся с бутылкой воды и двумя стаканами.

Den gamle skæve mand forsvandt og kom straks tilbage med en flaske vand og to glas.

«Отведайте, — сказал мне Полутыкин, — это у меня хорошая, ключевая вода».

"Prøv det," - sagde Hr. Polutykin til mig - "det er godt kildevand jeg har."

Мы выпили по стакану, причем старик нам кланялся в пояс.

Vi drak et glas, og den gamle mand buede dybt for os.

«Ну, теперь, кажется, мы можем ехать, — заметил мой новый приятель. — В этой конторе я продал купцу Аллилуеву четыре десятины лесу за выгодную цену».

"Nå, det ser ud til, at vi kan tage afsted nu," - bemærkede min nye ven. - "Jeg solgte fire desjatiner skov til købmand Alliluyev til en god pris i dette kontor."

Мы сели в телегу и через полчаса уже въезжали на двор господского дома.

Vi satte os i vognen, og efter en halv time var vi allerede ankommet til herregårdens gård.

— Скажите, пожалуйста, — спросил я Полутыкина за ужином, — отчего у вас Хорь живет отдельно от прочих ваших мужиков?

- "Sig mig lige," - spurgte jeg Polutykin ved middagen - "hvorfor bor Horj separat fra dine andre bønder?"

— А вот отчего: он у меня мужик умный.

- "Det er fordi han er en klog bonde."

Лет двадцать пять тому назад изба у него сгорела; вот и пришел он к моему покойному батюшке и говорит: дескать, позвольте мне, Николай Кузьмич, поселиться у вас в лесу на болоте.

For cirka 25 år siden brændte hans hytte ned; og han kom til min afdøde far og sagde: "Tillad mig, Nikolaj Kuzmich, at bo i din skov på en sump."

Я вам стану оброк платить хороший. —

"Jeg vil betale en god afgift til dig."

«Да зачем тебе селиться на болоте?» —

- "Men hvorfor vil du bo på en sump?" -

«Да уж так; только вы, батюшка, Николай Кузьмич, ни в какую работу употреблять меня уж не извольте, а оброк положите, какой сами знаете». —

- "Jo, det er sådan; men du må ikke lade mig arbejde, Nikolaj Kuzmich, og du kan sætte afgiften så højt, som du vil." -

«Пятьдесят рублев в год!» —

- "Halvtreds rubler om året!" -

«Извольте». —

- "Det er i orden." -

«Да без недоимок у меня, смотри!» —

- "Se, jeg har ingen ekstraskatter!" -

«Известно, без недоимок...»

- "Jeg ved det, ingen ekstraskatter..."

Вот он и поселился на болоте.

Og så bosatte han sig på sumpen.

С тех пор Хорем его и прозвали.

Siden da blev han kaldt Horem.

— Ну, и разбогател? — спросил я.

- "Nå, er du blevet rig?" - spurgte jeg.

— Разбогател. Теперь он мне сто целковых оброка платит, да еще я, пожалуй, накину. Я уж ему не раз говорил: «Откупись, Хорь, эй, откупись!..» А он, бестия, меня уверяет, что нечем; денег, дескать, нету... Да, как бы не так!..

- "Jeg er blevet rig. Nu betaler han mig 100 rubler i afgift, og jeg vil måske endda give ham et tillæg. Jeg har flere gange sagt til ham: 'Køb dig fri, Hore, hej, køb dig fri!' Men han er en skurk og siger, at han ikke har nogen penge... Men det er jo ikke rigtigt!"

На другой день мы тотчас после чаю опять отправились на охоту.

Den næste dag tog vi straks på jagt igen efter te.

Проезжая через деревню, г-н Полутыкин велел кучеру остановиться у низенькой избы и звучно воскликнул: «Калиныч!» —

Da vi kørte gennem landsbyen, bad hr. Polutykin chaufføren om at stoppe ved en lav hytte og udbrød højt: "Kalinich!"

«Сейчас, батюшка, сейчас, — раздался голос со двора, — лапоть подвязываю».

- "Straks, fader, straks," lød en stemme fra gården. "Jeg binder min støvle op."

Мы поехали шагом; за деревней догнал нас человек лет сорока, высокого роста, худой, с небольшой загнутой назад головкой.

Vi kørte i en langsomt tempo. Uden for landsbyen blev vi indhentet af en mand på cirka 40 år, høj, tynd og med et lille hoved, der var bøjet bagud.

Это был Калиныч.

Det var Kalinich.

Его добродушное смуглое лицо, кое-где отмеченное рябинами, мне понравилось с первого взгляда.

Hans venlige, mørke ansigt, som var præget af små rynker, fangede min interesse med det samme.

Калиныч (как узнал я после) каждый день ходил с барином на охоту, носил его сумку, иногда и ружье, замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устроивал шалаши, бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог.

Kalinich (som jeg fandt ud af bagefter) gik hver dag på jagt med sin herre, bar hans taske, nogle gange hans gevær, bemærkede hvor fuglene satte sig, hentede vand, samlede bær, byggede hytter og løb efter spor. Hr. Polutykin kunne ikke tage et eneste skridt uden ham.

Калиныч был человек самого веселого, самого кроткого нрава, беспрестанно попевал вполголоса, беззаботно поглядывал во все стороны, говорил немного в нос, улыбаясь, прищуривал свои светло-голубые глаза и часто брался рукою за свою жидкую, клиновидную бороду.

Kalinich var en meget glad og mild mand, der konstant sang lavt, kiggede rundt uden at bekymre sig, snakkede lidt med næse, smilede og kneb sine lyseblå øjne sammen, mens han ofte tog sin tynde, trekantede skæg i hånden.

Ходил он нескоро, но большими шагами, слегка подпираясь длинной и тонкой палкой.

Han gik ikke hurtigt, men i lange skridt, mens han støttede sig til en lang, tynd stok.

В течение дня он не раз заговаривал со мною, услуживал мне без раболепства, но за барином наблюдал, как за ребенком.

I løbet af dagen talte han ofte til mig og hjalp mig uden at være underdanig, men han holdt øje med sin herre som med et barn.

Когда невыносимый полуденный зной заставил нас искать убежища, он свел нас на свою пасеку, в самую глушь леса.

Da den uudholdelige middagshede tvang os til at søge ly, førte han os til sin bikage i den dybeste del af skoven.

Калиныч отворил нам избушку, увешанную пучками сухих душистых трав, уложил нас на свежем сене, а сам надел на голову род мешка с сеткой, взял нож, горшок и головешку и отправился на пасеку вырезать нам сот.

Kalinich åbnede en hytte, der var fyldt med bundter af tørre, duftende urter, lagde os på frisk halm og tog derefter en pose med et net på hovedet, en kniv, en gryde og en gløde og gik ud for at skære honning til os.

Мы запили прозрачный теплый мед ключевой водой и заснули под однообразное жужжанье пчел и болтливый лепет листьев.

Vi drak den klare, varme honning med kildevand og faldt i søvn til lyden af biernes konstante summen og bladernes snakken.

Легкий порыв ветерка разбудил меня...

En let brise vækkede mig...

Я открыл глаза и увидел Калиныча: он сидел на пороге полураскрытой двери и ножом вырезывал ложку.

Jeg åbnede øjnene og så Kalinich: Han sad på tærsklen til den halvåbnede dør og skar en ske ud med en kniv.

Я долго любовался его лицом, кротким и ясным, как вечернее небо.

Jeg betragtede længe hans ansigt, der var mildt og klart som en aftenhimmel.

Г-н Полутыкин тоже проснулся.

Hr. Polutykin var også vågnet.

Мы не тотчас встали.

Vi rejste os ikke med det samme.

Приятно после долгой ходьбы и глубокого сна лежать неподвижно на сене: тело нежится и томится, легким жаром пышет лицо, сладкая лень смыкает глаза.

Det er behageligt at ligge helt stille på halmen efter en lang gåtur og en god søvn: Kroppen hygger sig og slapper af, ansigtet bliver varmt, og en sød træthed lukker øjnene.

Наконец мы встали и опять пошли бродить до вечера.

Endelig rejste vi os og gik igen rundt indtil aften.

За ужином я заговорил опять о Хоре да о Калиныче.

Under middagen talte jeg igen om Hore og Kalinich.

«Калиныч — добрый мужик, — сказал мне г. Полутыкин, — усердный и услужливый мужик; хозяйство в исправности, одначе, содержать не может: я его всё оттягиваю. Каждый день со мной на охоту ходит...

"Kalinich er en god mand," sagde hr. Polutykin til mig, "en flittig og hjælpsom mand; han kan dog ikke holde gården i orden, og jeg udskyder det hele tiden. Han går med mig på jagt hver dag..."

Какое уж тут хозяйство, — посудите сами».

"Hvad er der med gården?" spurgte du selv.

Я с ним согласился, и мы легли спать.

Jeg var enig med ham, og vi gik i seng.

На другой день г-н Полутыкин принужден был отправиться в город по делу с соседом Пичуковым. Сосед Пичуков запахал у него землю и на запаханной земле высек его же бабу.

Den næste dag var hr. Polutykin nødt til at tage til byen for at ordne nogle ting med sin nabo Pichukov. Nabo Pichukov pløjede hans jord, og på den pløjede jord skrev han en fornærmelse mod ham.

На охоту поехал я один и перед вечером завернул к Хорю.

Jeg tog på jagt alene og besøgte Hore før aften.

На пороге избы встретил меня старик — лысый, низкого роста, плечистый и плотный — сам Хорь.

Ved døren til hytten mødte jeg en gammel mand - skaldet, lav, bredskuldret - Hore selv.

Я с любопытством посмотрел на этого Хоря. Склад его лица напоминал Сократа: такой же высокий, шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос.

Jeg kiggede nysgerrigt på Hore. Hans ansigtsform mindede om Sokrates: en høj, knoklet pande, små øjne og en krum næse.

Мы вошли вместе в избу.

Vi gik ind i hytten sammen.

Тот же Федя принес мне молока с черным хлебом.

Den samme Fjodor bragte mig mælk og sort brød.

Хорь присел на скамью и, преспокойно поглаживая свою курчавую бороду, вступил со мною в разговор.

Hore satte sig på en bænk og begyndte roligt at strøge sit krøllede skæg, mens han talte med mig.

Он, казалось, чувствовал свое достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеивался из-под длинных своих усов.

Han syntes at føle sin egen værdighed. Han talte og bevægede sig langsomt og grinede lejlighedsvis under sit lange overskæg.

Мы с ним толковали о посеве, об урожае, о крестьянском быте...

Vi talte om såning, høst og bøndernes liv...

Он со мной всё как будто соглашался; только потом мне становилось совестно, и я чувствовал, что говорю не то...

Han var enig med mig i alt. Men bagefter følte jeg mig skyldig, og jeg følte, at jeg ikke sagde de rigtige ting...

Так оно как-то странно выходило.

Det var på en eller anden måde mærkeligt.

Хорь выражался иногда мудрено, должно быть, из осторожности...

Hore udtrykte sig nogle gange på en klog måde, sandsynligvis for at være forsigtig...

Вот вам образчик нашего разговора:

Her er et eksempel på vores samtale:

— Послушай-ка, Хорь, — говорил я ему, — отчего ты не откупишься от своего барина?

- Hør her, Hore, sagde jeg til ham. Hvorfor køber du dig ikke fri af din herre?

— А для чего мне откупаться? Теперь я своего барина знаю и оброк свой знаю... барин у нас хороший.

- Hvorfor skulle jeg købe mig fri? Nu kender jeg min herre, og jeg kender min afgift... Vores herre er en god herre.

— Всё же лучше на свободе, — заметил я.

- Men det er bedre at være fri, bemærkede jeg.

Хорь посмотрел на меня сбоку.

Hore kiggede på mig fra siden.

— Вестимо, — проговорил он.

- Selvfølgelig, sagde han.

— Ну, так отчего же ты не откупаешься?

- Nå, hvorfor køber du dig så ikke fri?

Хорь покрутил головой.

Hore rystede på hovedet.

— Чем, батюшка, откупиться прикажешь?

- Med hvad, fader, vil du have jeg skal købe mig fri?

— Ну, полно, старина...

- Nå, nok, gamle ven...

— Попал Хорь в вольные люди, — продолжал он вполголоса, как будто про себя, — кто без бороды живет, тот Хорю и на́больший.

- Hore endte som en fri mand, fortsatte han i en lav stemme, som om han talte til sig selv. - Den, der lever uden skæg, er den største for Hore.

— А ты сам бороду сбрей.

- Så barber du selv dit skæg af.

— Что борода? борода — трава: скосить можно.

- Hvad med skægget? Skægget er som græs: man kan klippe det af.

— Ну, так что ж?

- Nå, og hvad så?

— А, знать, Хорь прямо в купцы попадет; купцам-то жизнь хорошая, да и те в бородах.

- Så ville Hore sikkert ende som købmand; købmænd har et godt liv, og de har også skæg.

— А что, ведь ты тоже торговлей занимаешься? — спросил я его.

- Men du driver også handel, ikke? - spurgte jeg ham.

— Торгуем помаленьку маслишком да дегтишком... Что же, тележку, батюшка, прикажешь заложить?

- Vi handler lidt med smør og tjære... Nå, vil du have at jeg pantsætter en vogn, fader?

«Крепок ты на язык и человек себе на уме», — подумал я.

"Du er god til at snakke og tænke på dig selv", tænkte jeg.

— Нет, — сказал я вслух, — тележки мне не надо; я завтра около твоей усадьбы похожу и, если позволишь, останусь ночевать у тебя в сенном сарае.

- Nej, sagde jeg højt, - jeg har ikke brug for en vogn. Jeg vil gå rundt din gård i morgen, og hvis du tillader det, vil jeg overnatte i din høstak.

— Милости просим. Да покойно ли тебе будет в сарае? Я прикажу бабам постлать тебе простыню и положить подушку. Эй, бабы! — вскричал он, поднимаясь с места, — сюда, бабы!.. А ты, Федя, поди с ними. Бабы ведь народ глупый.

- Du er velkommen. Vil du have det godt i høstakken? Jeg vil bede pigerne om at lægge et lagen og en pude til dig. Hej, piger! - råbte han og rejste sig op, - kom herhen, piger!.. Og du, Fedja, kom med dem. Pigerne er trods alt dumme mennesker.

Четверть часа спустя Федя с фонарем проводил меня в сарай.

En kvart time senere førte Fedja mig ind i høstakken med en lygte.

Я бросился на душистое сено, собака свернулась у ног моих; Федя пожелал мне доброй ночи, дверь заскрипела и захлопнулась.

Jeg kastede mig ned i det duftende hø, og hunden krøb hen til mine fødder. Fedja ønskede mig godnat, og døren knirkede og smækkede.

Я довольно долго не мог заснуть.

Jeg kunne ikke sove i lang tid.

Корова подошла к двери, шумно дохнула раза два; собака с достоинством на нее зарычала; свинья прошла мимо, задумчиво хрюкая; лошадь где-то в близости стала жевать сено и фыркать...

Koen kom hen til døren og åndede højt to gange; hunden gav den en værdig knurren; grisen gik forbi og grunede tænksomt; hesten var et sted i nærheden og tygget hø og snortede...

Я, наконец, задремал.

Til sidst faldt jeg i søvn.

На заре Федя разбудил меня.

Ved daggry vækkede Fedja mig.

Этот веселый, бойкий парень очень мне нравился; да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем.

Denne muntre, livlige fyr kunne jeg godt lide; og så vidt jeg kunne se, var han også en favorit hos den gamle Horja.

Они оба весьма любезно друг над другом подтрунивали.

De to drillede hinanden på en meget venlig måde.

Старик вышел ко мне навстречу.

Den gamle mand kom ud for at møde mig.

Оттого ли, что я провел ночь под его кровом, по другой ли какой причине, только Хорь гораздо ласковее вчерашнего обошелся со мной.

Måske fordi jeg havde overnattet under hans tag, eller af en anden grund, men i hvert fald var Horja meget venligere over for mig i dag end i går.

— Самовар тебе готов, — сказал он мне с улыбкой, — пойдем чай пить.

- Samovaren er klar til dig, sagde han med et smil. - Kom og drik te.

Мы уселись около стола. Здоровая баба, одна из его невесток, принесла горшок с молоком. Все его сыновья поочередно входили в избу.

Vi satte os ved bordet. En sund kvinde, en af hans døtre, kom med en gryde med mælk. Alle hans sønner kom ind i hytterne på skift.

— Что у тебя за рослый народ! — заметил я старику.

- Sikke nogle høje fyre du har! sagde jeg til den gamle mand.

— Да, — промолвил он, откусывая крошечный кусок сахару, — на меня да на мою старуху жаловаться, кажись, им нечего.

- Ja, sagde han og tog en lille bid sukker. - De har vist ikke noget at klage over mig og min gamle kone.

— И все с тобой живут?

- Og de bor alle sammen hos dig?

— Все. Сами хотят, так и живут.

- Ja. De vil det selv, så de gør det.

— И все женаты?

- Og de er alle gift?

— Вон один, пострел, не женится, — отвечал он, указывая на Федю, который по-прежнему прислонился к двери. — Васька, тот еще молод, тому погодить можно.

- Der er en derude, en skør fyr, som ikke vil giftes sig, sagde han og pegede på Fedya, som stadig stod ved døren. - Vasja er stadig ung, så det kan vente.

— А что мне жениться? — возразил Федя, — мне и так хорошо. На что мне жена? Лаяться с ней, что ли?

- Hvorfor skal jeg giftes mig? sagde Fedya. - Jeg har det godt som det er. Hvad skal jeg med en kone? Skal jeg skændes med hende?

— Ну, уж ты... уж я тебя знаю! кольца серебряные носишь... Тебе бы всё с дворовыми девками нюхаться... «Полноте, бесстыдники!» — продолжал старик, передразнивая горничных. — Уж я тебя знаю, белоручка ты этакой!

- Nå, du... jeg kender dig! Du bærer sølvringe... Du vil sikkert snuse rundt med tjenestepigerne... "Nok nu, I skøger!" fortsatte den gamle mand og efterlignede tjenestepigerne. - Jeg kender dig, du er en sart fyr!

— А в бабе-то что хорошего?

- Hvad er der godt ved en kone?

— Баба — работница, — важно заметил Хорь. — Баба мужику слуга.

- En kone er en arbejder, sagde Horj vigtigt. - En kone er en mands tjenestepige.

— Да на что мне работница?

- Men hvad skal jeg med en arbejder?

— То-то, чужими руками жар загребать любишь. Знаем мы вашего брата.

- Det er lige præcis, du kan lide at få andre til at gøre arbejdet for dig. Vi kender din slags.

— Ну, жени меня, коли так. А? что! Что ж ты молчишь?

- Nå, gift mig så, hvis du synes. Hvad? ! Hvorfor er du så tavs?

— Ну, полно, полно, балагур. Вишь, барина мы с тобой беспокоим. Женю, небось... А ты, батюшка, не гневись: дитятко, видишь, малое, разуму не успело набраться.

- Nå, nok, nok, din klovn. Se, vi forstyrrer herren. Han vil sikkert gifte dig... Og du, fader, bliv ikke vred: Barnet er lille og har ikke lært at tænke endnu.

Федя покачал головой...

Fedya rystede på hovedet...

— Дома Хорь? — раздался за дверью знакомый голос, — и Калиныч вошел в избу с пучком полевой земляники в руках, которую нарвал он для своего друга, Хоря. Старик радушно его приветствовал. Я с изумлением поглядел на Калиныча: признаюсь, я не ожидал таких «нежностей» от мужика.

- Er Horj hjemme? - lød en velkendt stemme udenfor døren, og Kalinych kom ind i hytte med en buket vild jordbær i hænderne, som han havde plukket til sin ven, Horj. Den gamle mand hilste ham hjerteligt velkommen. Jeg kiggede forundret på Kalinych: Jeg må indrømme, at jeg ikke havde forventet sådanne "ømhed" fra en bonde.

Я в этот день пошел на охоту часами четырьмя позднее обыкновенного и следующие три дня провел у Хоря.

Jeg gik på jagt den dag fire timer senere end normalt og tilbragte de følgende tre dage hos Horj.

Меня занимали новые мои знакомцы.

Jeg var fascineret af mine nye bekendtskaber.

Не знаю, чем я заслужил их доверие, но они непринужденно разговаривали со мной.

Jeg ved ikke, hvordan jeg fik deres tillid, men de talte ubesværet med mig.

Я с удовольствием слушал их и наблюдал за ними.

Jeg nød at lytte til dem og observere dem.

Оба приятеля нисколько не походили друг на друга.

De to venner lignede slet ikke hinanden.

Хорь был человек положительный, практический, административная голова, рационалист; Калиныч, напротив, принадлежал к числу идеалистов, романтиков, людей восторженных и мечтательных.

Horj var en positiv, praktisk mand, en administrativ hoved, en rationalist; Kalinych var derimod en idealist, en romantiker, en entusiastisk og drømmende person.

Хорь понимал действительность, то есть: обстроился, накопил деньжонку, ладил с барином и с прочими властями; Калиныч ходил в лаптях и перебивался кое-как.

Horj forstod virkeligheden, det vil sige: han byggede sig et hus, sparede penge og fandt sig godt til med sin herre og andre autoriteter; Kalinych gik rundt i klodser og klarede sig nogenlunde.

Хорь расплодил большое семейство, покорное и единодушное; у Калиныча была когда-то жена, которой он боялся, а детей и не бывало вовсе.

Horj fik en stor familie, der var lydig og enig; Kalinych havde engang en kone, som han frygtede, og han fik aldrig børn.

Хорь насквозь видел г-на Полутыкина; Калиныч благоговел перед своим господином.

Horj gennemskuede helt Mr. Polutykin; Kalinych tilbad sin herre.

Хорь любил Калиныча и оказывал ему покровительство; Калиныч любил и уважал Хоря.

Horj elskede Kalinych og beskyttede ham; Kalinych elskede og respekterede Horj.

Хорь говорил мало, посмеивался и разумел про себя; Калиныч объяснялся с жаром, хотя и не пел соловьем, как бойкий фабричный человек...

Horj talte ikke meget, grinede og tænkte for sig selv; Kalinych udtrykte sig med lidenskab, selvom han ikke var lige så veltalende som en kvik fabriksarbejder...

Но Калиныч был одарен преимуществами, которые признавал сам Хорь, например: он заговаривал кровь, испуг, бешенство, выгонял червей; пчелы ему дались, рука у него была легкая.

Men Kalinych var begavet med evner, som selv Horj anerkendte, for eksempel: han kunne stoppe blodtab, fjerne frygt, kurere rabies, jage orme væk; han var god med bier, og han havde en let hånd.

Хорь при мне попросил его ввести в конюшню новокупленную лошадь, и Калиныч с добросовестною важностью исполнил просьбу старого скептика.

Horj bad ham om at føre en nyligt købt hest ind i stalden, og Kalinych udførte den gamle skeptikers anmodning med oprigtig omhu.

Калиныч стоял ближе к природе; Хорь же — к людям, к обществу; Калиныч не любил рассуждать и всему верил слепо; Хорь возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь.

Kalinich var tættere på naturen; Horj var tættere på mennesker og samfundet; Kalinych kunne ikke lide at tænke og troede blindt på alt; Horj var endda i stand til at se livet med en ironisk synsvinkel.

Он много видел, много знал, и от него я многому научился.

Han så meget, vidste meget, og jeg lærte meget af ham.

Например, из его рассказов узнал я, что каждое лето, перед покосом, появляется в деревнях небольшая тележка особенного вида.

For eksempel fandt jeg ud af hans historier, at der hvert år før høst kom en lille vogn af en særlig slags til landsbyerne.

В этой тележке сидит человек в кафтане и продает косы.

I denne vogn sad en mand i en kaftan og solgte saks.

На наличные деньги он берет рубль двадцать пять копеек — полтора рубля ассигнациями; в долг — три рубля и целковый.

Han tog imod kontanter på 25 kopeker eller 1,5 rubler i sedler; på kredit tog han imod tre rubler og en hel rubler.

Все мужики, разумеется, берут у него в долг. Через две-три недели он появляется снова и требует денег.

Alle bønder tog naturligvis på kredit hos ham. To-tre uger senere kom han igen og krævede pengene.

У мужика овес только что скошен, стало быть, заплатить есть чем; он идет с купцом в кабак и там уже расплачивается.

Bønderne havde lige slået hvede, så de havde penge at betale med; de gik med købmanden til værtshuset og betalte der.

Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать ее в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А что, малый, коса-то не больно того?»

Nogle godsejere besluttede sig for at købe saksene selv for kontanter og give dem til bønderne til samme pris; men bønderne var utilfredse og endda modløse; de blev frataget fornøjelsen af at kunne kritisere saksen, lytte til den, vende den i hænderne og spørge den snuskede købmand to gange: "Er saksen ikke god nok, knægt?"

Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с тою только разницей, что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их.

De samme tricks foregår ved køb af leerhakker, blot med den forskel, at kvinderne også blander sig i sagen og nogle gange tvinger sælgeren til at slå dem, for deres egen skyld.

Но более всего страдают бабы вот при каком случае.

Men mest lider kvinderne i følgende situation.

Поставщики материала на бумажные фабрики поручают закупку тряпья особенного рода людям, которые в иных уездах называются «орлами».

Leverandører af materiale til papirfabrikker uddelegerer købet af særlige slags klude til folk, som i andre amter kaldes "ørne".

Такой «орел» получает от купца рублей двести ассигнациями и отправляется на добычу.

En sådan "ørn" modtager 200 rubler i sedler fra købmanden og går på jagt.

Но, в противность благородной птице, от которой он получил свое имя, он не нападает открыто и смело: напротив, «орел» прибегает к хитрости и лукавству.

Men i modsætning til den ædle fugl, hvorfra han har fået sit navn, angriber han ikke åbent og modigt; tværtimod anvender "ørnen" list og snedighed.

Он оставляет свою тележку где-нибудь в кустах около деревни, а сам отправляется по задворьям да по задам, словно прохожий какой-нибудь или просто праздношатающийся.

Han efterlader sin vogn et sted i buskene uden for landsbyen og går rundt i gårdene og baggårdene, som om han var en tilfældig forbipasserende eller en simpel flanerer.

Бабы чутьем угадывают его приближенье и крадутся к нему навстречу.

Kvinderne fornemmer hans nærhed og sniger sig hen imod ham.

Второпях совершается торговая сделка. За несколько медных грошей баба отдает «орлу» не только всякую ненужную тряпицу, но часто даже мужнину рубаху и собственную паневу.

En handel foregår i en fart. For et par kobberpenge giver kvinden "ørnen" ikke kun enhver ubrugelig klud, men ofte også sin mands skjorte og sit eget tøj.

В последнее время бабы нашли выгодным красть у самих себя и сбывать таким образом пеньку, в особенности «замашки», — важное распространение и усовершенствование промышленности «орлов»!

For nylig har kvinderne fundet det gavnligt at stjæle fra sig selv og på denne måde sælge hamp, især "restprodukter" - en vigtig udvikling og forbedring af "ørnenes" industri!

Но зато мужики, в свою очередь, навострились и при малейшем подозрении, при одном отдаленном слухе о появлении «орла» быстро и живо приступают к исправительным и предохранительным мерам.

Men mændene er på deres side blevet mere opmærksomme og iværksætter hurtigt og effektivt forebyggende foranstaltninger ved den mindste mistanke eller blot et rygte om en "ørns" tilstedeværelse.

И в самом деле, не обидно ли?

Og er det ikke en skam?

Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, не в городе, — в город надо самим тащиться, — а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд в сорок горстей — а вы знаете, что за горсть и что за ладонь у русского человека, особенно когда он «усердствует»!

Det er deres opgave at sælge hamp, og de sælger det bestemt ikke i byen - det er en omvej - men til besøgende handelsmænd, som på grund af manglende vægt, tæller en pund som fyrre håndfulde - og I ved, hvad en håndfuld og en palme betyder for en russisk mand, især når han "er flittig"!

Таких рассказов я, человек неопытный и в деревне не «живалый» (как у нас в Орле говорится), наслушался вдоволь.

Jeg, som ikke har nogen erfaring og ikke "har boet" i landsbyen (som man siger i Orl), har hørt mange sådanne historier.

Но Хорь не всё рассказывал, он сам меня расспрашивал о многом.

Men Horj fortalte ikke alt. Han spurgte mig også om mange ting.

Узнал он, что я бывал за границей, и любопытство его разгорелось...

Han fandt ud af, at jeg havde været i udlandet, og hans nysgerrighed blev vakt...

Калиныч от него не отставал; но Калиныча более трогали описания природы, гор, водопадов, необыкновенных зданий, больших городов; Хоря занимали вопросы административные и государственные.

Kalinich fulgte ham ikke på nært hold; men Kalinich var mere bevæget af beskrivelserne af naturen, bjerge, vandfald, usædvanlige bygninger og store byer; Horj var interesseret i administrative og statslige spørgsmål.

Он перебирал всё по порядку: «Что, у них это там есть так же, как у нас, аль иначе?..

Han gennemgik alt i rækkefølge: "Har de det samme der som hos os, eller er det anderledes?.."

Ну, говори, батюшка, — как же?..» —

Nå, sig det, fader - hvordan er det?"

«А! ах, господи, твоя воля!» — восклицал Калиныч во время моего рассказа; Хорь молчал, хмурил густые брови и лишь изредка замечал, что, «дескать, это у нас не шло бы, а вот это хорошо — это порядок».

- "Ah, gud, som du vil!" udbrød Kalinich under min fortælling; Horj var tavs og knurrede med sine tykke øjenbryn og bemærkede kun lejlighedsvis, at "det ville ikke have fungeret hos os, men dette er godt - det er orden".

Всех его расспросов я передать вам не могу, да и незачем; но из наших разговоров я вынес одно убежденье, которого, вероятно, никак не ожидают читатели, — убежденье, что Петр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях.

Jeg kan ikke fortælle jer alle hans spørgsmål, og det er heller ikke nødvendigt; men jeg tog en overbevisning med fra vores samtaler, som læserne sandsynligvis ikke forventer - en overbevisning om, at Peter den Store først og fremmest var en russisk mand, en russer netop i sine reformer.

Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя: он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед.

Den russiske mand er så sikker på sin egen styrke og udholdenhed, at han ikke har noget imod at udfordre sig selv: Han tænker ikke meget på sin fortid og kigger modigt fremad.

Что хорошо — то ему и нравится, что разумно — того ему и подавай, а откуда оно идет, — ему всё равно.

Hvad der er godt, synes han om, og hvad der er fornuftigt, får han bare - og hvor det kommer fra, er ligegyldigt for ham.

Его здравый смысл охотно подтрунит над сухопарым немецким рассудком; но немцы, по словам Хоря, любопытный народец, и поучиться у них он готов.

Hans sunde fornuft gør det sjovt at drille den tørre tyske fornuft; men tyskerne er ifølge Horj et nysgerrigt folk, og han er klar til at lære af dem.

Благодаря исключительности своего положенья, своей фактической независимости, Хорь говорил со мной о многом, чего из другого рычагом не выворотишь, как выражаются мужики, жерновом не вымелешь.

På grund af sin unikke position og sin faktiske uafhængighed talte Horj med mig om mange ting, som man ikke kan få ud af en anden på anden vis, som bønderne siger, "man kan ikke male det med en kornmølle".

Он действительно понимал свое положенье.

Han forstod virkelig sin position.

Толкуя с Хорем, я в первый раз услышал простую, умную речь русского мужика.

Under samtalerne med Horj hørte jeg for første gang en simpel, intelligent tale fra en russisk bonde.

Его познанья были довольно, по-своему, обширны, но читать он не умел; Калиныч — умел.

Hans viden var ret omfattende på sin egen måde, men han kunne ikke læse; Kalinich kunne det.

«Этому шалопаю грамота далась, — заметил Хорь, — у него и пчелы отродясь не мерли». —

"Denne fyr fik en uddannelse," bemærkede Horj, "og selv hans bier døde ikke."

«А детей ты своих выучил грамоте?»

- "Har du lært dine børn at læse?"

Хорь помолчал.

Horj var tavs et øjeblik.

«Федя знает». —

- "Fedya kan det."

«А другие?» —

- "Og de andre?"

«Другие не знают». —

- "De andre kan det ikke."

«А что́?»

- "Og hvad så?"

Старик не отвечал и переменил разговор.

Den gamle mand svarede ikke og skiftede emne.

Впрочем, как он умен ни был, водились и за ним многие предрассудки и предубеждения.

Alligevel var han, hvor klog han end var, plaget af mange fordomme og forudindtagelser.

Баб он, например, презирал от глубины души, а в веселый час тешился и издевался над ними.

For eksempel foragtede han gamle mennesker inderligt, og i de sjove øjeblikke gjorde han sig grin med dem.

Жена его, старая и сварливая, целый день не сходила с печи и беспрестанно ворчала и бранилась; сыновья не обращали на нее внимания, но невесток она содержала в страхе божием.

Hans kone var gammel og gnavet. Hun sad hele dagen i sin stol og brokkede sig og skældte ud uden ophør. Sønnerne tog ikke hensyn til hende, men svigerinderne holdt hun i skak med Guds frygt.

Недаром в русской песенке свекровь поет: «Какой ты мне сын, какой семьянин! Не бьешь ты жены, не бьешь молодой...»

Det er ikke uden grund, at svigermoren synger i en russisk sang: "Hvilken søn er du for mig, hvilken familiemand! Du slår ikke din kone, du slår ikke din unge..."

Я раз было вздумал заступиться за невесток, попытался возбудить сострадание Хоря; но он спокойно возразил мне, что «охота-де вам такими... пустяками заниматься, — пускай бабы ссорятся...

En gang prøvede jeg at forsvare svigerinderne og forsøgte at vække Horjas medlidenhed, men han svarede roligt, at "det er spild af tid at bekymre sig om sådanne... småting - lad kvinderne bare skændes..."

Их что разнимать — то хуже, да и рук марать не стоит».

"Det er værre at skille dem ad, og det er ikke værd at bruge ens energi på."

Иногда злая старуха слезала с печи, вызывала из сеней дворовую собаку, приговаривая: «Сюды, сюды, собачка!» —

Nogle gange kom den onde gamle kvinde ned fra stolen og kaldte på hundene fra laden og sagde: "Kom herhen, kom herhen, hundehvalp!"

и била ее по худой спине кочергой или становилась под навес и «лаялась», как выражался Хорь, со всеми проходящими.

og slog dem på deres tynde ryg med en brændehånd eller stillede sig under taget og "gøede", som Horja udtrykte det, mod alle, der gik forbi.

Мужа своего она, однако же, боялась и, по его приказанию, убиралась к себе на печь.

Hun frygtede dog sin mand og gik tilbage til sin stol, når han beordrede det.

Но особенно любопытно было послушать спор Калиныча с Хорем, когда дело доходило до г-на Полутыкина.

Men det var særligt interessant at høre Kalinichs diskussion med Horja, når det kom til Mr. Polutykin.

«Уж ты, Хорь, у меня его не трогай», — говорил Калиныч.

"Du må ikke røre ham, Horja," sagde Kalinich.

«А что ж он тебе сапогов не сошьет?» — возражал тот.

"Men hvorfor skal han så ikke sy støvler til dig?" indvendte Horja.

«Эка, сапоги!..

"Støvler!.."

на что мне сапоги?

Hvad skal jeg med støvler?

Я мужик...» — «Да вот и я мужик, а вишь...»

Jeg er en mand..." - "Jamen jeg er også en mand, og se..."

При этом слове Хорь поднимал свою ногу и показывал Калинычу сапог, скроенный, вероятно, из мамонтовой кожи.

Med disse ord løftede Horja sit ben og viste Kalinich en støvle, der sandsynligvis var lavet af mammutskind.

«Эх, да ты разве наш брат!» — отвечал Калиныч.

"Nå, du er da ikke vores bror!" svarede Kalinich.

«Ну, хоть бы на лапти дал: ведь ты с ним на охоту ходишь; чай, что день, то лапти». —

"Nå, gav han dig i det mindste nogle klodser: Du går jo på jagt med ham; det er vel klodser hver dag." -

«Он мне дает на лапти». —

"Han giver mig klodser." -

«Да, в прошлом году гривенник пожаловал». Калиныч с досадой отворачивался, а Хорь заливался смехом, причем его маленькие глазки исчезали совершенно.

"Ja, sidste år gav han mig en halvpenny." Kalinich vendte sig vredt bort, og Horja brød ud i latter, så hans små øjne helt forsvandt.

Калиныч пел довольно приятно и поигрывал на балалайке.

Kalinich sang ret godt og spillede på balalajka.

Хорь слушал, слушал его, загибал вдруг голову набок и начинал подтягивать жалобным голосом.

Horja lyttede og lyttede til ham, og pludselig vippede han hovedet til den ene side og begyndte at synge med en klagende stemme.

Особенно любил он песню: «Доля ты моя, доля!»

Han elskede især sangen: "Du er min skæbne, du er min skæbne!"

Федя не упускал случая подтрунить над отцом.

Fedja benyttede enhver lejlighed til at drille sin far.

«Чего, старик, разжалобился?»

"Hvad er der galt, gamle mand?"

Но Хорь подпирал щеку рукой, закрывал глаза и продолжал жаловаться на свою долю...

Men Horja støttede sin kind med hånden, lukkede øjnene og fortsatte med at klage over sin skæbne...

Зато в другое время не было человека деятельнее его: вечно над чем-нибудь копается — телегу чинит, забор подпирает, сбрую пересматривает.

Men på andre tidspunkter var der ingen, der var mere aktiv end ham: Han lavede altid noget - reparerede en vogn, rettede et hegn op, gennemgik sadlen.

Особенной чистоты он, однако, не придерживался и на мои замечания отвечал мне однажды, что «надо-де избе жильем пахнуть».

Han var dog ikke særlig renlig, og da jeg kommenterede det, svarede han engang, at "det var nødvendigt, at huset lugtede af hjem."

— Посмотри-ка, — возразил я ему, — как у Калиныча на пасеке чисто.

- Se lige, sagde jeg til ham, hvor rent det er på Kalinichs gård.

— Пчелы бы жить не стали, батюшка, — сказал он со вздохом.

- Bierne ville ikke overleve, fader," sagde han med et suk.

«А что, — спросил он меня в другой раз, — у тебя своя вотчина есть?» —

"Og har du din egen ejendom?" spurgte han mig en anden gang.

«Есть». —

- "Ja."

«Далеко отсюда?» —

- "Er den langt væk herfra?"

«Верст сто». —

- "Hundrede kilometer."

«Что же ты, батюшка, живешь в своей вотчине?» —

- "Hvorfor bor du så i din egen ejendom, fader?"

«Живу». —

- "Det gør jeg."

«А больше, чай, ружьем пробавляешься?» —

- "Og bruger du vel mest din riffel?"

«Признаться, да». —

- "Det gør jeg faktisk."

«И хорошо, батюшка, делаешь; стреляй себе на здоровье тетеревов да старосту меняй почаще».

- "Det er godt, fader. Du kan skyde på fasaner og skifte borgmester ofte."

На четвертый день, вечером, г. Полутыкин прислал за мной.

På den fjerde dag om aftenen sendte hr. Polutykin bud efter mig.

Жаль мне было расставаться с стариком.

Det var trist at tage afsked med den gamle mand.

Вместе с Калинычем сел я в телегу.

Jeg satte mig i vognen sammen med Kalinych.

«Ну, прощай, Хорь, будь здоров, — сказал я... — Прощай, Федя». —

- "Nå, farvel, Horj, pas på dig selv," sagde jeg... "Farvel, Fedja."

«Прощай, батюшка, прощай, не забывай нас».

- "Farvel, fader. Farvel. Glem os ikke."

Мы поехали; заря только что разгоралась.

Vi kørte af sted; solen var lige ved at stå op.

«Славная погода завтра будет», — заметил я, глядя на светлое небо.

- "Det bliver et smukt vejr i morgen," bemærkede jeg og kiggede op på den lyse himmel.

«Нет, дождь пойдет, — возразил мне Калиныч, — утки вон плещутся, да и трава больно сильно пахнет».

- "Nej, det bliver regn," modsagde Kalinych. "Ænderne plasker jo, og græsset lugter virkelig stærkt."

Мы въехали в кусты. Калиныч запел вполголоса, подпрыгивая на облучке, и всё глядел да глядел на зарю...

Vi kørte ind i buskene. Kalinych begyndte at synge lavt, mens han hoppede op og ned på vognen, og han kiggede hele tiden på solopgangen...

На другой день я покинул гостеприимный кров г-на Полутыкина.

Den næste dag forlod jeg Mr. Polutykins gæstfrie hjem.