Paolo e Maria lasciarono Roma, capitale degli Stati Uniti d'Europa, montando nel più grande dei loro aerotachi, quello destinato ai lunghi viaggi.

Паоло и Мария покинули Рим, столицу Соединённых Штатов Европы, сев в самый большой из своих аэротакси, предназначенный для длительных путешествий.

È una navicella mossa dall'elettricità. Due comode poltrone stanno nel mezzo e con uno scattar di molla si convertono in comodissimi letti. Davanti ad esse una bussola, un tavolino e un quadrante colle tre parole: moto, calore, luce.

Это электрический летательный аппарат. В центре находятся два удобных кресла, которые при нажатии на кнопку превращаются в очень удобные кровати. Перед ними расположен компас, небольшой столик и циферблат с тремя словами: движение, тепло, свет.

Toccando un tasto l'aerotaco si mette in moto e si gradua la velocità, che può giungere a 150 chilometri all'ora.

Нажав на кнопку, аэротакси начинает движение, и его скорость может достигать 150 километров в час.

Toccando un altro tasto si riscalda l'ambiente alla temperatura che si desidera, e premendo un terzo si illumina la navicella.

Нажав на другую кнопку, можно нагреть салон до желаемой температуры, а нажав на третью — осветить летательный аппарат.

Un semplice commutatore trasforma l'elettricità in calore, in luce, in movimento; come vi piace.

Простой переключатель превращает электричество в тепло, свет и движение; как вам нравится.

Nelle pareti dell'aerotaco eran condensate tante provviste, che bastavano per dieci giorni.

На стенах аэротакси было запасено много продовольствия, которого хватило на десять дней.

Succhi condensati di albuminoidi e di idruri di carbonio, che rappresentano chilogrammi di carne e di verdura; eteri coobatissimi, che rifanno i profumi di tutti i fiori più odorosi, di tutte le frutta più squisite.

Концентрированные соки из белков и углеводородов, которые представляют килограммы мяса и овощей; смеси эфиров, которые воссоздают ароматы всех самых душистых цветов и самых изысканных фруктов.

Una piccola cantina conteneva una lauta provvista di tre elisiri, che eccitano i centri cerebrali, che presiedono alle massime forze della vita; il pensiero, il movimento e l'amore.

Небольшой склад содержал три эликсира, которые стимулируют мозговые центры, отвечающие за главные жизненные силы: мышление, движение и любовь.

Nessun bisogno nell'aerotaco di macchinisti o di servi, perchè ognuno impara fin dalle prime scuole a maneggiarlo, a innalzare o ad abbassare secondo il bisogno e a dirigerlo dove volete andare. In un quadrante si leggono i chilometri percorsi, la temperatura dell'ambiente e la direzione dei venti.

В аэротакси нет нужды в машинистах или слугах, потому что каждый учится управлять им с первых занятий, поднимать или опускать его по мере необходимости и направлять туда, куда вы хотите пойти. На циферблате отображаются пройденные километры, температура салона и направление ветра.

Paolo e Maria avevano portato seco pochi libri e fra questi L'anno 3000, scritto da un medico, che dieci secoli prima con bizzarra fantasia aveva tentato di indovinare come sarebbe il mondo umano dieci secoli dopo.

Паоло и Мария взяли с собой несколько книг, в том числе "3000 год", написанную врачом, который десять веков назад с причудливой фантазией пытался предсказать, каким будет человеческий мир через десять веков.

Paolo aveva detto a Maria:

Паоло сказал Марии:

- Nel nostro lungo viaggio ti farò passar la noia, traducendoti dall'italiano le strane fantasie di questo antichissimo scrittore. Son curioso davvero fin dove questo profeta abbia indovinato il futuro. Ne leggeremo certamente delle belle e ne rideremo di cuore.

— Во время нашего долгого путешествия я развлеку тебя, переводя с итальянского странные фантазии этого древнего писателя. Мне действительно интересно, насколько этот пророк сумел предсказать будущее. Мы наверняка прочитаем кое-что интересное и посмеемся от души.

È bene a sapersi che nell'anno 3000 da più di cinque secoli non si parla nel mondo che la lingua cosmica. Tutte le lingue europee son morte e per non parlare che dell'Italia, in ordine di tempo l'osco, l'etrusco, il celtico, il latino e per ultimo l'italiano.

Полезно знать, что в 3000 году более пяти веков мир говорит только на космическом языке. Все европейские языки вымерли, не говоря уже об Италии, где по очереди вымерли осканский, этрусский, кельтский, латинский и, наконец, итальянский языки.

Il viaggio, che stanno per intraprendere Paolo e Maria, è lunghissimo.

Путешествие, в которое собираются отправиться Паоло и Мария, очень длинное.

Partiti da Roma vogliono recarsi ad Andropoli, capitale degli Stati Uniti Planetarii, dove vogliono celebrare il loro matrimonio fecondo, essendo già uniti da cinque anni col matrimonio d'amore.

Отправившись из Рима, они хотят отправиться в Андрополи, столицу Планетарных Соединённых Штатов, где они хотят отпраздновать свой плодотворный брак, будучи уже пять лет соединены браком по любви.

Essi devono presentarsi al Senato biologico di Andropoli, perchè sia giudicato da quel supremo Consesso delle scienze, se abbiano o no il diritto di trasmettere la vita ad altri uomini.

Они должны предстать перед Биологическим Сенатом Андрополи, чтобы этот высший научный орган решил, имеют ли они право передавать жизнь другим людям.

Prima però di attraversare l'Europa e l'Asia per recarsi alla capitale del mondo, posta ai piedi dell'Imalaia, dove un tempo era Darjeeling, Paolo voleva che la sua fidanzata vedesse la grande Necropoli di Spezia, dove gli Italiani dell'anno 3000 hanno come in un Museo raccolte tutte le memorie del passato.

Однако прежде чем пересечь Европу и Азию, чтобы добраться до столицы мира, расположенной у подножия Гималаев, где когда-то находился Дарджилинг, Паоло хотел, чтобы его невеста увидела великую Некрополь Специи, где итальянцы 3000 года собрали все воспоминания о прошлом, как в музее.

Maria fino allora aveva viaggiato pochissimo. Non conosceva che Roma e Napoli e il pensiero dell'ignoto la inebbriava. Non aveva che vent'anni, avendo data la mano d'amore a Paolo da cinque anni.

Мария до этого путешествовала очень мало. Она знала только Рим и Неаполь, и мысль о неизвестном её волновала. Ей было всего двадцать лет, и она отдала свою руку в любви Паоло пять лет назад.

Il volo da Roma a Spezia fu di poche ore e senza accidenti.

Полёт из Рима в Специю занял всего несколько часов и прошёл без происшествий.

Vi giunsero verso sera, e dopo una breve sosta in uno dei migliori alberghi della città, cavarono fuori dall'aerotaco una specie di mantello di caucciù, che si chiama idrotaco e che gonfiato da uno stantuffo in pochi momenti si converte in un barchetto comodo e sicuro.

Они прибыли туда ближе к вечеру и после короткой остановки в одном из лучших отелей города вытащили из аэротакси своего рода резиновый плащ, называемый гидротакси, который, надутый насосом, за несколько минут превращался в удобную и безопасную лодку.

Anche qui nessun bisogno di barcaiuolo e di servi.

Здесь тоже не было необходимости в гребцах и слугах.

Una macchinetta elettrica, non più grande di un orologio da caminetto, muove l'idrotaco sulle onde, colla velocità che si desidera.

Электрическая машинка, не больше каминных часов, управляла гидротакси на волнах с желаемой скоростью.

Il Golfo di Spezia era in quella sera divino.

В тот вечер залив Специи был великолепен.

La luna dall'alto, nella pace serena della sua luce, spargeva su tutte le cose come un fiato soave di malinconia.

Луна сверху, в спокойном сиянии своего света, наполняла всё вокруг мягким духом меланхолии.

Monti, monumenti, isole parevano di bronzo; immoti come chi è morto da secoli.

Горы, памятники, острова казались сделанными из бронзы; неподвижные, как будто они были мёртвыми уже много веков.

La scena sarebbe stata troppo triste, se le onde chiacchierine, che parevano cinguettare e ridere fra la rete infinita d'argento, che le inserrava come migliaia di pesciolini presi nella rete dal pescatore, non avessero dato al golfo un palpito di vita.

Сцена была бы слишком унылой, если бы не шумные волны, которые, казалось, чирикали и смеялись среди бесконечной сети серебра, запутывавшей их, как тысячи маленьких рыбок, пойманных рыбаком в сеть.

I due fidanzati si tenevano per mano e si guardavan negli occhi. Si vedevano anch'essi come velati in quella luce crepuscolare, che toglie la durezza degli oggetti; facendo giganti le anime delle cose.

Двое влюблённых держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Они тоже казались окутанными в этом сумеречном свете, который снимал резкость предметов, делая души вещей гигантскими.

- Vedi, Maria, - disse Paolo a lei, quando potè parlare: - qui intorno a noi dormono nel silenzio più di ventimila anni di storia umana.

- Смотри, Мария, - сказал Паоло, когда смог заговорить, - вокруг нас спит в тишине более двадцати тысяч лет человеческой истории.

Quanto sangue si è sparso, quante lagrime si son versate prima di giungere alla pace e alla giustizia, che oggi godiamo e che pure sono ancora tanto lontane dai nostri ideali.

Сколько крови было пролито, сколько слёз было пролито, прежде чем мы достигли мира и справедливости, которыми мы наслаждаемся сегодня и которые всё же так далеки от наших идеалов.

E sì, che fortunatamente per noi, dei primi secoli dell'infanzia umana, non ci son rimaste che poche armi di pietra e confuse memorie.

И да, к счастью для нас, от первых веков человеческой истории нам остались лишь несколько каменных орудий и смутные воспоминания.

Dico fortunatamente, perchè più andiamo addietro nella storia e più l'uomo era feroce e cattivo.

Я говорю "к счастью", потому что чем дальше мы заглядываем в историю, тем более жестоким и злым был человек.

E mentre egli parlava, si andavano avvicinando alla Palmaria, convertita allora in un grande museo preistorico.

И пока он говорил, они приближались к Пальмарии, превращённой тогда в большой доисторический музей.

- Vedi, Maria, qui vissero in una grotta dieci o venti secoli or sono uomini, che non conoscevano metalli e si vestivano colle pelli delle fiere.

- Смотри, Мария, здесь в пещере десять или двадцать веков назад жили люди, которые не знали металла и одевались в шкуры диких животных.

Sulla fine del secolo XIX un antropologo di Parma, certo Regalia, illustrò questa grotta, che era detta dei Colombi, descrivendone gli avanzi umani e animali, ch'egli vi aveva trovati.

В конце XIX века антрополог из Пармы по имени Регалия исследовал эту пещеру, которая называлась "Пещера Колумбов", описав найденные им там человеческие и животные останки.

In quel tempo però, cioè sulla fine del secolo XIX, tutta l'isola era coperta di cannoni, ed una batteria grande, un vero miracolo di arte omicida, difendeva il golfo dagli assalti del nemico.

Однако в то время, то есть в конце XIX века, весь остров был покрыт пушками, а большая батарея, настоящее чудо смертоносного искусства, защищала залив от вражеских атак.

Tutto il golfo del resto era un trabocchetto gigantesco per uccidere gli uomini. Sui monti, cannoni; sulle sponde, cannoni; sulle navi, cannoni e mitragliatrici: tutto un inferno di distruzione e di orrore.

Весь залив в остальном был гигантской ловушкой для убийства людей. На горах - пушки; на берегу - пушки; на кораблях - пушки и пулемёты: весь ад разрушения и ужаса.

Ma già qualche secolo prima questo golfo portava memorie di sangue. Lì ad oriente sopra Lerici tu vedi un antichissimo castello, dove fu prigioniero un re di Francia, Francesco I, dopochè ebbe perduta la battaglia di Pavia.

Но ещё за несколько веков до этого залив напоминал о кровопролитии. Там на востоке, над Леричи, вы видите очень старый замок, где был заключен в плен король Франции Франциск I после поражения в битве при Павии.

Noi non vediamo più l'ecatombe di ossa, che devono trovarsi sul fondo del mare, perchè sul principio del secolo XX ebbe luogo una terribile battaglia navale, a cui presero parte tutte le flotte d'Europa; mentre per fatale coincidenza in Francia si combatteva un'altra grande battaglia.

Мы больше не видим горы костей, которые должны быть на дне моря, потому что в начале XX века здесь произошло ужасное морское сражение, в котором участвовали все флоты Европы; в то же время по роковому совпадению во Франции велась другая крупная битва.

Si battevano per la pace e per la guerra, e l'Europa era divisa in due campi.

Они сражались за мир и за войну, и Европа была разделена на два лагеря.

Chi voleva la guerra e chi voleva la pace; ma per volere la pace si battevano, e un gran mare di sangue imporporò le onde del Mediterraneo e allagò la terra.

Те, кто хотел войны, и те, кто хотел мира; но чтобы добиться мира, они сражались, и огромное море крови окрасило волны Средиземного моря и затопило землю.

In un solo giorno nella battaglia di Spezia e in quella di Parigi morì un milione di uomini.

В один только день в битвах при Специи и Париже погибли миллион человек.

Qui dove noi siamo ora, godendo le delizie di questa bellissima sera, saltarono in aria in un'ora venti corazzate, uccidendo migliaia di giovani belli e forti; che avevano quasi tutti una madre, che li attendeva; tutti una donna che li adorava.

Здесь, где мы сейчас находимся, наслаждаясь прелестями этого прекрасного вечера, за час взлетели в воздух двадцать линкоров, убив тысячи красивых и сильных молодых людей; у почти всех из них была мать, которая их ждала; у всех - женщина, которая их обожала.

La strage fu così grande e crudele, che l'Europa finalmente inorridì ed ebbe paura di sè stessa. La guerra aveva uccisa la guerra e da quel giorno si mise la prima pietra degli Stati Uniti d'Europa.

Резня была настолько велика и жестока, что Европа в конце концов ужаснулась и испугалась сама себя. Война убила войну, и с того дня был заложен первый камень в фундамент Соединённых Штатов Европы.

Quei giganti neri, che vedi galleggiare nel Golfo sono le antiche corazzate, che rimasero incolumi in quel giorno terribile.

Эти чёрные гиганты, которые вы видите плавающими в заливе, - это старые линкоры, которые остались неповрежденными в тот ужасный день.

Ogni nazione d'allora vi è rappresentata: ve n'ha di italiane, di francesi, d'inglesi, di tedesche.

Там представлены все нации того времени: есть итальянские, французские, английские, немецкие корабли.

Oggi si visitano come curiosità da museo e domattina ne vedremo qualcuna.

Сегодня мы посетим их как музейные экспонаты, и завтра мы увидим некоторые из них.

Vedrai come in quel tempo di barbari, ingegno e scienza riunivano tutti i loro sforzi per uccidere gli uomini e distruggere le città.

Вы увидите, как в то время варвары, изобретательность и наука объединили все свои усилия, чтобы убивать людей и разрушать города.

E figurati, che uccidere in grande era allora creduta gloria grandissima e i generali e gli ammiragli vincitori erano premiati e portati in trionfo. -

И представьте себе, что в то время убивать в больших масштабах считалось величайшей славой, а победившие генералы и адмиралы получали награды и проводились на триумфальных шествиях. -

Poveri tempi, povera umanità!

Бедные времена, бедное человечество!

Però, anche dopo aver abolita la guerra, l'umana famiglia non ebbe pace ancora. Vi erano troppi affamati e troppi infelici; e la pietà del dolore, non la ragione, portò l'Europa al socialismo.

Однако даже после отмены войны человеческая семья всё ещё не обрела мира. Было слишком много голодных и несчастных людей; и сострадание к страданиям, а не разум, привело Европу к социализму.

Fu sotto l'ultimo papa (credo si chiamasse Leone XX), che un re d'Italia scese spontaneo dal trono, dicendo che voleva per il primo tentare il grande esperimento del socialismo. Morì fra le benedizioni di tutto un popolo e i trionfi della gloria. I suoi colleghi caddero protestando e bestemmiando.

Это было во время правления последнего папы (я думаю, его звали Лев XX), когда итальянский король добровольно отрёкся от престола, заявив, что хочет первым попробовать великий эксперимент социализма. Он умер, получая благословения всего народа и триумфы славы. Его коллеги пали, протестуя и ругаясь.

Fu una gran guerra, ma di parole e di inchiostro; fra repubblicani, conservatori e socialisti; ma questi la vinsero.

Это была большая война, но словами и чернилами; между республиканцами, консерваторами и социалистами; но социалисты одержали победу.

L'esperimento generoso, ma folle, durò quattro generazioni, cioè un secolo; ma gli uomini si accorsero di aver sbagliato strada.

Этот щедрый, но безумный эксперимент длился четыре поколения, то есть сто лет; но люди поняли, что выбрали неверный путь.

Avevano soppresso l'individuo e la libertà era morta per la mano di chi l'aveva voluta santificare.

Они подавили личность, и свобода умерла от рук тех, кто хотел её освятить.

Alla tirannia del re e del parlamento si era sostituita una tirannia ben più molesta e schiacciante, quella d'un meccanismo artificiale, che per proteggere e difendere un collettivismo anonimo soffocava e spegneva i germi delle iniziative individuali e la santa lotta del primato.

Тирания короля и парламента была заменена ещё более назойливой и угнетающей тиранией искусственного механизма, который, чтобы защищать и отстаивать анонимный коллективизм, душил и подавлял ростки индивидуальной инициативы и священную борьбу за первенство.

Sopprimendo l'eredità, la famiglia era divenuta una fabbrica meccanica di figliuoli e di noie sterili e tristi.

Подавленное наследие, семья превратилась в механическую фабрику по производству детей и бесплодных, печальных неприятностей.

Un gran consesso di sociologi e di biologi seppellì il socialismo e fondò gli Stati Uniti del mondo, governato dai migliori e dai più onesti per doppia elezione.

Большой съезд социологов и биологов похоронил социализм и основал Соединённые Штаты мира, управляемые лучшими и честнейшими людьми путём двойных выборов.

Al governo delle maggioranze stupide subentrò quello delle minoranze sapienti e oneste.

Правительство глупых большинств сменилось правительством мудрых и честных меньшинств.

L'aristocrazia della natura fu copiata dagli uomini, che ne fecero la base dell'umana società.

Аристократия природы была скопирована людьми, которые сделали её основой человеческого общества.

Ma pur troppo non siamo ancora che a metà del cammino.

Но, к сожалению, мы всё ещё находимся на полпути.

L'arte di scegliere gli ottimi non è ancora trovata; e pensatori e pensatrici, i sacerdoti del pensiero e le sacerdotesse del sentimento, travagliano ancora per trovare il modo migliore, perchè ogni figlio di donna abbia il posto legittimo, che la natura gli ha accordato nascendo.

Искусство выбора лучших до сих пор не найдено; и мыслители и мыслительницы, жрецы мысли и жрицы чувств, всё ещё пытаются найти лучший способ, чтобы каждый ребёнок занял законное место, которое природа дала ему при рождении.

Si sono soppressi i soldati, il dazio consumo, le dogane, tutti gli strumenti della barbarie antica.

Солдаты, пошлины на потребление, таможни, все инструменты древнего варварства были уничтожены.

Si è soppresso il dolore fisico, si è allungata la vita media, portandola a 60 anni; ma esiste ancora la malattia, nascono ancora dei gobbi, dei pazzi e dei delinquenti, e il sogno di veder morire tutti gli uomini di vecchiaia e senza dolore è ancora lontano.

Физическая боль была устранена, средняя продолжительность жизни увеличилась до 60 лет; но болезни всё ещё существуют, всё ещё рождаются уроды, сумасшедшие и преступники, и мечта о том, чтобы все люди умирали от старости без боли, всё ещё далека от реальности.

Maria taceva, ascoltando, e Paolo tacque anch'egli, come oppresso da una grande malinconia. I ventimila anni di storia gli parevano troppo lungo tempo per così piccolo cammino percorso sulla via del progresso.

Мария молчала, слушая, и Паоло тоже молчал, как будто охваченный большой меланхолией. Двадцать тысяч лет истории казались ему слишком долгим временем для такого небольшого прогресса на пути прогресса.

Maria volle rompere quel silenzio e dissipare quella malinconia; e coll'agilità mobile e intelligente che hanno tutte le donne, volle far fare al pensiero del suo compagno un gran salto.

Мария хотела разрушить это молчание и развеять эту меланхолию; и с той подвижной и умной ловкостью, которая присуща всем женщинам, она хотела заставить мысли своего спутника сделать большой скачок вперёд.

- Dimmi, Paolo, perchè fra le tante lingue morte tu hai studiato con particolare amore l'italiano? È una curiosità che ho da un pezzo e che tu non mi hai mai soddisfatto. Non sarà di certo per poter leggere nell'originale L'anno 3000?

– Скажи мне, Паоло, почему из многих мёртвых языков ты изучал итальянский с особой любовью? Это меня давно интересует, и ты меня никогда не удовлетворил. Неужели это для того, чтобы читать в оригинале "Год 3000"?

- No, mia cara, è perchè la letteratura italiana ci ha lasciato la Divina Commedia e Giovanin Bongè, Dante e Carlo Porta, i due poeti massimi del sublime e del comico.

– Нет, дорогая моя, это потому, что итальянская литература оставила нам "Божественную комедию" и Джованни Боккаччо, Данте и Карло Порта, двух величайших поэтов возвышенного и комического.

Li leggeremo insieme questi due grandi poeti e tu vedrai che ho cento ragioni di voler studiare l'italiano prima d'ogni altra lingua morta.

Мы прочитаем вместе этих двух великих поэтов, и ты увидишь, что у меня есть сто причин изучать итальянский язык раньше любого другого мёртвого языка.

Nessuno ha saputo toccare tutte le corde del cuore umano come l'Allighieri e nessuno ci ha fatto ridere più umanamente del Porta.

Никто не сумел затронуть все струны человеческого сердца так, как Алигьери, и никто не заставил нас смеяться более человечно, чем Порта.

Per capire però il Porta non basta saper l'italiano, ma si deve studiare il milanese, un dialetto molto celtico, che si parlava dieci secoli or sono in gran parte della Lombardia, quando l'Italia aveva più di venti dialetti diversi.

Однако, чтобы понять Порта, недостаточно знать итальянский, необходимо изучать миланский диалект, очень кельтский диалект, на котором говорили десять веков назад в большей части Ломбардии, когда в Италии было более двадцати разных диалектов.

E poi, anche senza Dante o senza il Porta, io avrei studiato l'italiano prima d'ogni altra lingua morta, perchè essa era la figlia prediletta e primogenita del greco e del latino e in sè concentrava i succhi di due fra le massime civiltà del mondo, e ad esse se n'aggiunse una terza di suo, non meno gloriosa delle altre.

И даже без Данте или Порта я изучал бы итальянский язык раньше любого другого мёртвого языка, потому что он был любимым и первенцем греческого и латинского языков и в себе сосредоточил соки двух величайших цивилизаций мира, а к ним добавилась третья, не менее славная, чем другие.

Parlando italiano si ripensa Socrate e Fidia, Aristotile e Apelle; si ripensa Cesare e Tacito; Augusto e Orazio; Michelangelo e Galileo; Leonardo e Raffaello.

Говоря по-итальянски, мы вспоминаем Сократа и Фидия, Аристотеля и Апеллона; мы вспоминаем Цезаря и Тацита; Августа и Горация; Микеланджело и Галилео; Леонардо и Рафаэля.

Mai nessuna altra lingua ebbe una genealogia più nobile e più grande.

Ни один другой язык не имел более благородной и великой генеалогии.

Ecco anche perchè, quando si fondarono gli Stati Uniti d'Europa, per facile consenso di tutti, Roma fu scelta a capitale.

Именно поэтому, когда были основаны Соединённые Штаты Европы, по общему согласию всех, Рим был выбран столицей.

- Paolo mio, tu mi fai troppo superba di essere romana!

– Паоло мой, ты заставляешь меня слишком гордиться тем, что я римлянка!

E di nuovo i due fidanzati tacquero, mentre il loro idrotaco scorreva sulle onde del golfo, rompendo ad ogni suo movimento le maglie della rete d'argento, distesa sul pelo dell'acqua.

И снова двое влюблённых замолчали, в то время как их гидроцикл скользил по волнам залива, разрывая каждым своим движением сети из серебряной проволоки, разложенные на поверхности воды.

Intanto si avvicinavano all'antico Arsenale di Spezia e un suono monotono e lugubre giungeva al loro orecchio; ora confuso e appena percettibile, ora chiaro e distinto; secondo le vicende della brezza notturna.

meanwhile, they were approaching the ancient Arsenal of Spezia, and a monotonous and lugubrious sound reached their ears; now confused and barely perceptible, now clear and distinct; according to the vicissitudes of the night breeze.

Gli occhi di Paolo e di Maria si volgevano là donde quel suono veniva e pareva che sorgesse dall'onda, dove un corpo rotondo galleggiava sull'acqua, come un'immensa testuggine marina.

The eyes of Paolo and Maria turned to where that sound came from, and it seemed to rise from the wave, where a round body was floating on the water, like an immense sea turtle.

Verso quel punto diressero la loro navicella e il suono si andava facendo più forte e più triste. A pochi passi da quel corpo galleggiante fermarono l'idrotaco.

They directed their boat towards that point, and the sound became louder and more sorrowful. A few steps from that floating body, they stopped the hydrocykel.

- Che cos'è questo corpo?

– What is this body?

- È un'antica boa, a cui i barbari del secolo XIX attaccavano le loro corazzate maggiori. È rimasta qui dopo tanti secoli arrugginita e obbliata per memoria di un tempo, che per fortuna degli uomini non ritornerà più.

– It's an ancient buoy, to which the barbarians of the 19th century attached their largest battleships. It has remained here for so many centuries, rusted and obscured in memory of a time that, fortunately for mankind, will never return.

Intanto il suono triste e monotono, che usciva dalla boa, era divenuto chiarissimo.

Meanwhile, the sad and monotonous sound coming from the buoy had become very clear.

Era un suono doppio e straziante, fatto di due note; un lamento e un tonfo. Prima era un ihhh stridente e prolungatissimo, e poi, dopo una pausa breve, un bumhh cupo e profondo, e una nuova pausa, e un ripetersi incessante del lamento e del tonfo.

It was a double and heart-rending sound, made up of two notes; a lament and a thud. First, it was a shrill and prolonged "ihhh", and then, after a short pause, a deep and dark "bumhh", and a new pause, and a constant repetition of the lament and the thud.

Anche il cuore umano misura il breve giro del quadrante della vita con due suoni alterni, un tic e un tac; ma son suoni allegri, quasi festosi.

Even the human heart measures the short circle of the life dial with two alternating sounds, a tick and a tock; but these are cheerful, almost festive sounds.

Quell'ihhh e quel bumhh invece sembravano i palpiti di un cuore gigantesco e straziato, che battesse il tempo del nostro pianeta.

However, that "ihhh" and that "bumhh" seemed to be the throbs of a gigantic and tormented heart, beating to the rhythm of our planet.

- Dio mio, dimmi, Paolo, perchè quella boa si lamenta? Par che soffra e pianga.

– My God, tell me, Paolo, why is that buoy lamenting? It seems to be suffering and crying.

- Pazzarella, - rispose egli, sorridendo forzato. - Il lamento è lo stridere dell'anello arrugginito della boa e il tonfo è il batter dell'onda sulla cassa vuota.

– You're crazy, – he replied, forcing a smile. – The lament is the rusty ring of the buoy, and the thud is the wave hitting the empty box.

Paolo però, dando la spiegazione fisica di quel suono alterno, era preoccupato da altri pensieri, che spaziavano in un mondo più alto e più lontano.

However, while giving the physical explanation of that alternating sound, Paolo was preoccupied with other thoughts, which ranged in a higher and more distant world.

E i due tacquero ancora e lungamente.

And the two fell silent again, for a long time.

- Andiamo via, torniamo a terra, questa boa mi fa terrore, mi fa piangere.

– Let's go away, let's return to land. This buoy terrifies me, it makes me cry.

- Hai ragione, andiamo via.

– You're right, let's go away.

Questo lamento rattrista anche me. Mi par di veder qui l'immagine dolorosa di tutta la storia umana.

This lament saddens me too. It seems to me that I see here the painful image of all human history.

Un lamento, che sorge dalle viscere dei bambini appena nati, dei giovani straziati dall'amore, dei vecchi che hanno paura della morte; di tutti i malcontenti, di tutti gli affamati di pane o di gloria, di ricchezza o di amore.

A lament, which rises from the depths of newborn children, of young people tormented by love, of old people who are afraid of death; of all the discontented, of all those who are hungry for bread or glory, for wealth or love.

Un lamento, che si innalza da tutto il pianeta, che piange e domanda al cielo il perchè della vita, il perchè del dolore.

A lament, which rises from the whole planet, which cries and asks the sky the reason for life, the reason for pain.

E a quel lamento di tutto il pianeta risponde il destino, il fato con quel tonfo cupo e profondo:

And to this lament of the whole planet, destiny, fate responds with that deep, dark thud:

Così è, così deve essere, così sarà sempre.

That's how it is, that's how it must be, that's how it will always be.

- No, Paolo, non è così, non sarà sempre così!

– No, Paolo, it's not like that, it won't always be like that!

Pensa alle corazzate omicide che non ci son più, pensa alla guerra che più non esiste; pensa al progresso che mai non posa.

Think of the murderous battleships that are no longer with us, think of the war that no longer exists; think of the progress that never stops.

Anche questa boa, che sembra ripeterci coi suoi palpiti l'eterno lamento dell'umanità, e la crudele risposta del fato, tacerà un giorno, disciolta dalle acque del mare....

Even this buoy, which seems to repeat to us with its throbs the eternal lament of humanity, and the cruel response of fate, will one day fall silent, dissolved by the waters of the sea....

- E così sia, - disse Paolo, accelerando il moto della navicella, per fuggire all'incubo di quel suono lamentevole e straziante..........

– And so be it, – said Paolo, accelerating the movement of the spaceship, to escape the nightmare of that lamenting, heart-rending sound..........

Al mattino seguente il sole più fulgido brillava nel cielo di Spezia invece della luna.

The next morning, the brightest sun shone in the sky of Spezia instead of the moon.

La vita operosa del lavoro teneva dietro alla malinconia della notte; e i due fidanzati, dopo aver visitato alcune carcasse delle vecchie corazzate, rimontando nell'aerotaco, spiccarono il volo verso Oriente, donde sempre è venuta agli uomini colla luce del giorno la speranza, che mai non muore.

The busy life of work chased away the melancholy of the night; and the two lovers, after visiting some wrecks of the old battleships, climbed back into the aerotaxi and set off on a flight towards the East, where hope, which never dies, has always brought men the light of day.